Президент: Караул устал.

Ведущий: Погодите, оппонент еще не задал свой вопрос. Дело в том…

П: Баста! Караул устал, Колокольцев, вызывай своих космонавтов, очистить сцену, как палубу броненосца «Потемкин».

О: Но ведь это публичные дебаты, я хотел сказать…

П: На хуй, на хуй ходоков, и так всю лестницу засрали.

О: Тогда я хотел сказать, ведь вы…

П: При мне Россия встала с колен. Я вернул Крым, я взял Донбасс, я основал лицей.

О: Все ваше окружение – миллиардеры, миллиардер на миллиардере сидит и миллиардером погоняет. У вас, простите за уточнение, 40 ярдов в кошельках Ролдугина, Абрамовича и Тимченко, а медсестра в  деревне «Путь коммунизма на Восток» получает…

П: Кокольцев, ебать-колотить, долго я буду ждать твоих космонавтов, я уже третий раз говорю, как договорились, кодовое слово: караул, блядь ты стоеросовая, устал, сколько я буду глазеть на этого наймита пятой колонны и Госдепа.

О: Вы отбросили Россию на два поколения назад, выкорчевав те робкие побеги…

П: Я, блин, отбросил? Это ты у меня сейчас коньки отбросишь! Я тебя без космонавтов глаз на жопу натяну! Ага, вот и космонавты на вахте, Колоколец, пойдешь на повышение в Думу, пакуйте клиента.

О: Я – кандидат в президенты России, не имеете… 

П: Ты не кандидат, ты - дебил, нарушивший тем, что дышишь в мою сторону, закон об оскорблении государства, и то, что ты дышишь – не твоя победа, а недоработка Чубайса.

О (которого уводят с наручниками и завернутыми за спину руками): Где ваша лодка, господин президент, где ваш «Курск»?

( Read more...Collapse )

Русская культура стоит в мракобесии по горло, привставая на цыпочках. А когда сил изображать последнего европейца не остается, опускается со вздохом на полные стопы и пускает пузыри. Форма разная, смысл один. Праздник высокомерия и ксенофобии, в каждом вздохе под видом жалости и сочувствия к себе. Мы ваши наследники, потому что вы не выучили уроки, мы ваши могильщики из похоронного бюро «Третий Рим». И нам от вас ничего не нужно, кроме вашей техники, с которой мы управимся сами с усами.
О любви к «древним камням Европы» говорил даже такой фирменный наследник умирающей Европы как Достоевский: не любить Европу было принято еще с Фонвизина, скорее раньше, только раньше Дуньку не пускали. А когда пустили, возникло желание отделить мухи от котлет, ваши изобретения от вас самих. Вашу толерастию, плавно вытекшую из вашего бреда про свободу для нищебродов, от того, что останется, когда мы займем ваше место.
Символ «заката Европы» в любом неловком движении: а если решите снисходительно посоветовать почитать что-нибудь про символ, скажем Лосева, то тут же выяснится, что и Лосев, и его учитель Флоренский – такие же мракобесы, ненавидящие эпоху Просвещения как принцип. То есть думаешь найти опору, а проваливаешься в чавкающие болото. Архитектуру только на курсах в Эрмитаже при застое видели как храм и чудеса. Физическое пространство ещё одно подтверждение социального выбора. Любовь к средневековой архитектуре для русского глаза столь же естественна, как воздух - друг осин, потому что средневековая постройка эта физическое подтверждение правоты феодальной иерархии.
Наша мечта жить вместо европейцев в Европе – устройство наших столиц, где почти все построено европейскими архитекторами, а наполнено русским духом. Идея Петербурга – нейтронная бомба. От вас только фасады, от нас прокуренные легкие, надувающие муляжи с черного входа. Это как бы тренировка, в ожидании, когда мы придём жить вместо вас в Европу с православием, семечками и резиновыми ботами, со следами скифской болотной пены. Для того и окно, чтобы вовремя увидеть. Тогда мы идем к вам.

Сурок опять обманул. Какая там ранняя весна, только сегодня поутру лопнули ленивые почки, и появилась первая робкая листва. Но уже который раз бостонский марафон начался в дождь, и только к полудню стало проглядывать сквозь свинцовые тучи, скроенные по лекалу Победоносцева, недоверчивое солнце как демократия в России после настырного объявления перестройки сверху. В день марафона кажется, что половина Бостона бежит, а вторая терпеливо стоит вдоль трассы, радостно вопит, машет самодельными плакатиками и хлопает в ладоши, как в хлопушки. У многих бегут знакомые: особый кайф дождаться появления Ника или Мэрилин и прокричать ей приветствие в пол-оборота лица или в потную спину. Вдоль трассы тысячи служителей-волонтеров со стаканчиками воды и ломтиками апельсина для поднятия тонуса. И тысячи биотуалетов, в которые забегают те, кому замуж невтерпеж. Мужики писают нервно и криво, как Глонасс, и я видел, что девушка ворвалась нетерпеливою зарей в клозет, увидела, очевидно, лужи на полу и стульчаке, и пошла в соседний, не забыв закрыть за собой дверь, окрасившуюся багрянцем. А так все как обычно. И мой сурок со мною.

На Ассанжа можно гадать как по ромашке. Отрываешь все лепестки: революционер, агент ФСБ, революционер, агент ФСБ. У кого что остаётся.
А можно, напротив, использовать его как икебану, которую каждый дополняет по вкусу. Или ищет словно недостающую рифму, потому что здесь уже важен не сам Ассанж, а то, чем мы его дополняем, таким образом демонстрируя себя.
Ведь мы все, в общем, похожие люди, приличные, потому что застегнуты на все пуговицы, которые почти всегда в порядке, а расстёгиваемся очень редко, когда полагаем что в безопасности, а чувство защищенности нам дарует ощущение собственной правоты.
Именно поэтому ситуация с Ассанжем столь любопытна. Не она, в первую очередь, а те возможности ее дополнения и интерпретации, которую она нам предоставляет.
Потому что это история с несколькими закрытыми фишками, которые пока никто не знает. И тут-то и выясняется, что по тому, какую фишку взамен неизвестной мы выставляем, можно понять, чего мы, собственно говоря, хотим.
Ведь известно одновременно очень много, хотя и неизвестного немало, но именно неизвестное позволяет интерпретировать известное, а также составлять разные сочетания первого и второго, что открытая структура разрешает делать.
Всю историю Ассанжа для простоты можно разбить на два тайма. В первом, победном, Ассанж публикует украденные Мэннигом секретнее материалы, которые столь же условно можно разбить на две части. На гол почти очевидный; и на мяч, если забитый, то либо рукой, либо с очень большими сомнениями. Первый гол – материалы, разоблачающие поведение американских спецслужб и военных, очень похожее на военные преступления. Здесь до поры до времени особых претензий к Ассанжу, который стал Марадоной разоблачительной журналистики (о претензиям к этому голу и к самому статуса игрока ещё скажем, как и о причинах, почему о них сначала умалчивали, а потом вспомнили).

Читать далее http://mberg.net/assange_kak_lakmusovaya_bumazka/

Попробую с помощью еще одной метафоры проиллюстрировать его феномен. Предположим, есть многоэтажный дом, полный людей. Живут они много лет, и тут какой-то фуй с горы громогласно сообщает, что при проекте дома допущены ошибки, в фундаменте — пустоты, а в несущей конструкции – трещины. И предъявляет доказательства. Естественно, представители застройщика тут же нароют на говорливого ферта компромат: они говорят, что он работает на конкурирующего застройщика, что дважды разведен, не платит алименты, на выпускном запустил руку в трусы Таньке Морозовой и вообще морально неустойчив. Но жителям дома это фиолетово: раньше они не знали, а теперь знают, что их дом в опасности, и они должны добиться укрепления фундамента и несущих опор, а какова нравственная физиономия того, кто указал на эти преступные ошибки застройщика, как он связан с его конкурентом, чистит ли зубы по утрам и не тырит мелочь у соседей по коммуналке, дело для них десятое. Хотелось бы, конечно, чтобы предупредивший их об опасности был молод, красив и политически грамотен, чтобы дать ему в ответ премию к зарплате и значок ГТО на лацкан. Но на сообщенные им сведения это уже не влияет. Никак.

Сожалею, конечно, что Ассанж вольно или невольно контачил с путинскими спецслужбами, я не вижу сферы, в которой бы сотрудничество с российским государством сохраняло благородный отлив на свету. Понятен мне и семейный конфликт между присягой и чувством справедливости, хотя это больше касается Брэдли Мэннинга, а Ассанжа разве что вынужденное раскрытие имён дипломатов. Но в любом случае в наше сытое, покрытое бархатной ряской скуки и гедонизма время примеров такой бескомпромиссной борьбы против преступлений спецслужб и их желания следить за всем, что шевелится, в том числе в штанах, трудно сыскать.
Его амбициозность, его взгляды и прочее имеет значения гарнира. Он, в общем и целом, боролся за тебя, меня и того парня, и если среди ветров в его паруса попадала горячая струя жажды славы, то бог в помощь вам, друзья мои. Среди моих знакомых профессорских семей не знаю никого, кто бы Ассанжа осуждал, дочка знакомых писала сочинение в десятом классе о самом важном человеке твоей жизни - о нем. И если он забывал от обилия чувств или высокомерия надеть презик, или не всегда вовремя менял трусы, пахнущие чем-то вроде ссаки козла, и вообще чавкал и был неуступчив с друзьями, то это, дабы не рисовали от дурости ореол вокруг башки, не рифмующейся с лавром.
Если же его выдадут Америке, то это - не считая мучений человека, если их можно не считать - лишь к общественному благу, потому что только обострит дискуссию в обществе по поводу рамок для спецслужб и их претензий все, что попадает в руки, превратить в подобие полицейского государства. Хорошо, что это зеро выпало надотепе Трампу, и хорошо, что Обама, пошедший, увы, на поводу параноиков из разведки, не успел испачкать подол. А так - Овод, в обоих смыслах

Очередная победа блока правых и крайне правых в Израиле имеет прямое отношение к России. Я не о поддержке Путиным Нетаньяху, которая не скрывается и афишируется, как и поддержка последнего всем правым интернационалом от Трампа до Орбана и обратно. А о позиции либерального сообщества и его лидеров мнений.
Ведь кто, собственно говоря, опять пришёл к власти, хотя и не уходил от неё четыре каденции: общество «Память» вместе с «Союзом Михаила Архангела», «Российским национальным единством» и «Союзом русского народа» (плюс мелочь в карманах) в еврейской транскрипции, а оппонируют им отважный «Союз офицеров» и «Родина» с мягким шанкром вместо твердого.
Но ни один из обладателей знатного имени ордена российских либералов и гневных, смелых наших правозащитников не поднял голос, чтобы образумить, отреферировать, откалибровать откровенно черносотенные позиции правых и крайне правых в Израиле, а ведь это тьмы и тьмы русскоязычных, для которых мнение седых авторитетов в очках из России было бы существенно и болезненно. Не сразу, конечно, но стали бы соизмерять свою исламофобию с либеральным метром. Но никто, посмотрите, никто и никогда, что бы ни происходило на Святой земле, будто в рот воды набирает, берет бюллетень в понедельник, заболевает куриной слепотой и не видит то, что видит, когда оборачивает свою избушку жопой к лесу.
О, тут такая зрячесть, отвага, когда наших бьют, на лихом коне впереди отряда, такая медь в голосе, такие литавры и барабаны, что ООН и ОБСЕ вздрагивают от негодования и ужаса и спешат на помощь, но правый Израиль вне критики, путь хоть Крым аннексирует или в Арктику поплывет. Зачем? Зачем ссориться с нашими соотечественниками-мракобесами, которые и книжку при случае купят, и на выступление в Тель-Авиве собственной персоной пожалуют, и лайк под постом поставят. А так разведут вонь воническую, отстаивая своё право на родной расизм и могилы предков с яростью Тиля Уленшпигеля. Они и за чистоту крови в старушке Европе, и вообще за отделение цивилизации от варварства китайской стеной файрвола. Писай в глаза, золотой дождь, писай.

Иногда кажется, что в оппозиции режиму почти все поголовно. Оппозиционность изображают чиновники, журналисты, люди искусства, политологи и политики, конечно, правозащитники, пользователи социальных сетей. Обозначают оппозицию, пусть и в легкой гриппозной форме люди из правительства и администрации президента, отвешивая в сторону комментарии, которые передаются по эстафете для поддержания имиджа. Это настолько всеобщее, универсальное поведение, что не может себе его позволить только какой-нибудь огорченный жизнью пария на зачётно высокой зарплате типа Соловьева-Киселева. Или интеллектуально негибких провинциалов, не умеющих говорить на нескольких политических языках, хотя и они, это легко представимо, поругивают власть, когда их никто не видит и не слышит, среди тех, кому могут доверять совершенно, и так как умеют.
Все остальные изображают оппозиционеров, ненавидящих все то, что устроила здесь эта бездарная власть, несущая исключительную за это ответственность. Какие только проекты, стратегии ни придумываются для изображения активного гражданского чувства, русский человек талантлив на изображение того, чего нет. Давно пора раздавать научные гранты не на исследование гражданского общества, а на изобретательную мимикрию его, потому что критерий для подтверждения подлинности оппозиционности и смелости в руках власти, которая единственно в состоянии отделить подлинную оппозиционность от ее имитации, в той или иной степени достоверной.

Читать далее 

Сериал «Содержанки» снят с той степенью самоуверенности и высокомерия, которая позволяет выдавать картонную красивость интерьеров и персонажей , известных по множеству сериалов о светской жизни Москвы, за иронию и насмешку.
Предполагается убить несколько зайцев: тех, кому все равно интересно, как богатые живут и какие сексуальные позы предпочитают, и тех, кто в состоянии выдоить из этого однообразия и приглушенного, неброского тона пародию. Когда на просто богатых русских смотрит не какой-то там богатый, а богатый, но с театральным биноклем на оси и слезящимися от презрения глазами навыкате.
Все это есть, вместе с натужной смелостью при показе откровенных эротических сцен: вот женщины сверху, снизу, сзади, невольно, напоминая варианты стихотворения Пушкина в академическом издании: 1) Хвалю тебя, сестра, не спереди, а сзади; 2) не спереди, но сзади; 3) и спереди, и сзади.
Каких только способов унылой ебли не показывает режиссёр: и на белых льняных простынях на фоне белых атласных стен и белой стильной кожаной мебели, на заднем сидении недорого автомобиля сквозь грязное стекло в разводах, в его комнате напротив немытого окна, в ее апартаментах со стеклянными стенами и небрежно лежащим телефоном на столике у кровати.
Все героини худые, фигуристые, стильные и молчаливые стервы и, несмотря на возраст, готовы к быстрому стремительному соитию и показу изгиба своих разнообразных грудей: разная форма сосков, примерно один и тот же месседж.
Вообще-то режиссёр - такой же кобель, всем им одно надо, и период сперматоксикоза может случиться у каждого. Искусство знает поучительные примеры как юношеской, зрелой, так и старческой неотвратимой сексуальности. Есть сексуальность для выражения разочарования от жизни, как у Марлона Брандо в туре последнего танго, есть революционная сексуальность «Империи чувств», есть уходящая последняя сексуальность «Темных алей» с ее долгим телом и мысом чёрной шерсти между длинными ногами, падающим с лодки в тихую и расступающуюся воду типично русской реки. Есть преступная и высвобожденная сексуальность «Лолиты», рушащая девственную плева цензуры, поросшую мхом.
Но и есть и сексуальность ради сексуальности. Сексуальность как приём. Стояк как приманка. Как кинематографическое блюдо. В «Содержанках» сексуальность - рабочая, трудовая, профессиональная. Спортивные упражения на ложе здесь - не оживляж, не гарнир, не шарнир авторской мысли, а основное блюдо. Все остальное как раз пюре и зелёный горошек, как декорации выморочной социальности в уходящей путинской эпохе, которая на сперме, как на клею, и держится.
Если искать жанровые соответствия, то это не веселое блядство Эммануэли, а те мюзиклы брежневского застоя, когда советские театры и советские артисты искали отдохновений от социалистического реализма в переложении на язык осин испанских и французских комедий. Тогда тоже казалось, что можно спрятаться от соучастия за ширмами жанра с фирменным натужным весельем, задорными песнями и зажигательными танцами. Конечно, берлога секса - потенциально глубже, чем танец с бубенцами, но ширма никак не менее полезная. Кто здесь без греха? Пусть бросит в автора рванный гондон.
Кстати, Набоков, защищавшийся от обвинений своего романа в порнографии, указывал, что в порнографическом сочинении эротические сцены подаются в ритме нарастания и приближения к эякуляции. В этом смысле «Содержанки» - безусловно не порнографическое сочинение. Секс в нем не для восстановления эрекции и семейного здоровья. Скорее, наоборот. Это такая скучная суходрочка, унылая мастурбация в вафельное полотенце или в подшивку газеты «Труд» с траурной рамкой, которая к мастурбации же, повторению бессмысленного и скучного ритма и призывает.
В конце концов все есть - приём. Есть фильмы, где два часа скрипят уключины. Или раскачиваются качели с припевом: туда-сюда-обратно - тебе и мне приятно. Есть фильмы перформансы, в которых смысл передаётся томом бумажной аннотации, разъясняющей детали непонятного. Есть рассказ служанки, история служанки, есть служанки Жана Жене, а есть содержанки, с плоской мыслью, что быть содержанкой путинского режима - скучно и грустно, и некому руку подать, и даже попытка построить новый храм - оказывается замком на песке.
Оригинал текста http://mberg.net/bez-trusov/

Для парада в честь Патрика, святого, пропоицы и писателя, Бостон отводит населенный ирландцами (но не только) район South Boston, он вроде бы недалеко от центра, но захолустье типа Веселого поселка в Питере, если только девятиэтажные корабли-фавелы заменить двухэтажными, построенными под копирку домиками без признаков разнообразия. Ирландское сердце должно биться от возмущения, как пепел Клааса. И красочность парада, возможно, уравновешивает блеклость архитектуры, выплескивая вместе с пивной пеной мишуру дешевых украшений. И несмотря на то, что все алкогольные магазины в округе закрыты, по West Broadway в этот день нужно идти, как по бару «Жигули» на Владимирском, пивом пенным пахнет даже за 3-4 квартала от парада, где тишь и гладь. Пиво глушат галлонами, добавляя виски из бумажных пакетиков, но еще мало взято на грудь, и толпа юнцов рвется в будущее с криком: «Where is a Liquor Store?», что надо переводить: где бухло, пацаны? Вообще ирландцы, особенно молодые и не шибко политически грамотные, крепко выпив, становятся похожими на русских, разве что агрессивности все равно несравнимо меньше. Но тут и бультерьеры миролюбивы как болонки. Так что и моей камере работы немного, экзотики и страдания почти нет. Только винные пары и журчание времени, а жидкость (гиннес без виски – деньги на ветер) еще до вечера выйдет через мочу и сперму. Недаром настоятелем одноименного собора в Дублине был Джонатан Свифт. Куда, блин? To Dublin. А вы говорите СВИФТ отключат. Москва-Воронеж не догонишь.