mikhail_berg

Ненавидеть Путина и его режим легко. Ведь он огонь, беспощадно уничтожающий все на своем пути. А так как Путин (и режим его имени) движется в сторону традиционного русского самодержавия, то и уничтожает то, что ему мешает. Ошметки либеральных институций, оставшихся от 90-х. Тех, кто сопротивляется этому уничтожению. И по логике событий пламя будет разгораться все сильнее и сильнее, ибо не может остановиться, огонь - стихия, действующая без сожаления и рефлексии.

Но прежде чем прочитать ему анафему, заклеймить новым Геростратом, стоит задаться вопросом. Откуда взялся этот огонь и почему он обрел такую силу, как бы вселенского пожара, если говорить о настоящем моменте, когда кто только не кричит караул. Но начинался-то этот огонь совсем с маленького языка пламени. А что позволило ему разгореться, что послужило растопкой, сухим хворостом, что дровами, и кто обеспечивал тягу, ведь огонь просто так гореть не может. Тем более так долго, хотя и начинался с пустяка, так, словно кто-то спичкой чиркнул.

Вспомним, что олицетворение Путиным чуждой природы началось до гимна, и стало понятно сразу, когда запах пошел, какой бывает если горит что-то знакомое: сосед спьяну уронил сигарету на одеяло или дети подожгли помойку. Конечно, первый путинский огонек – чеченский, там он нашел ключик, ведущий к тайне нарисованного очага. Ощутил, что сулит ему восстановление русского патриотического чувства, униженного в первой чеченской.

Фильм Л. Аркус – как любое высказывание, претендующее на эпохальность, о тайной любви. Вроде как о людях, но и о том, что важнее людей и примет времени, и задача автора освободить явление от шелухи, в чем фильм принципиален и последователен. 

Это фильм не столько о Демидовой, сколько о шестидесятничестве, которое она в фильме воплощает и персонифицирует. О роли шестидесятников, не вполне пОнятых и оцененных, о том, что для автора фильма – главное: айсберг, отчасти ушедший под воду, но остающийся тайной болью и надеждой.

Этот прием становится понятным сразу. Фильм вроде как подробно (иногда слишком) рассказывает о конкретной судьбе Демидовой, но те характеристики, которые подбирает автор фильма для ее жизненной и творческой стратегии, в рамках процедуры символизации оказываются описанием явления и стратегии шестидесятничества. Демидова чурается общих мест, она одинока в толпе, она пытается не плыть по реке времени и пользуется любой возможностью, дабы заявить о своей отдельности. И зритель понимает, что это не только и даже не столько о ней, потому что Демидова играет себя (иногда достоверно, совпадая с ожиданиями, иногда нет), но при этом игра в отстраненность, в несмешиваемость, отдельность, это - все характеристики, которые режиссёр накапливает как радиацию, дабы сплести узор внятный и отчетливый о шестидесятых годах, как отдельном эстетическом и мировоззренческом явлении. 

Хотя фейсбук продолжает спорить о Нобеле для главреда «Новой газеты», которого, несмотря на уважительное отношение к самой газете, далеко не весь либеральный сегмент российского общества поспешил поздравить (и не только из-за того, Муратов получил награду более нужную и заслуженную Навальным), я хочу вернуться к сексуальному скандалу в петербургской 610-й классической гимназии, случившемуся накануне. В этом скандале меня интересует не столько само происшествие, с кем спал учитель математики, почему это происходило около 20 лет и отчего безмолвствовало руководство школы. Я пытаюсь понять причину того, что сексуальные скандалы происходят по преимуществу именно в хороших, элитных школах, где преподают учителя увлеченные и харизматичные, а учатся дети, возможно, лучшие - в смысле знаний и способностей - в своем поколении? Потому что молния попадает в высокое дерево?

http://mberg.net/sex_kak_chastniy_sluchay/

Муратов – символ плодотворного сотрудничества либерального проекта с авторитарной властью. Сотрудничества, устраивающего в общем и целом обе стороны. В той степени, в какой власть недовольна тем или иным аспектом этого сотрудничества, она попросту удаляет этот аспект вместе с его носителем. Типа, откусывает садовым секатором неудобно выпирающие из куста ветви. 

Но убийства корреспондентов, виновниками которых объявляется не режим, а неизвестные силы, которым режим потворствует, не приводит к борьбе с режимом, а только к замене, регенерации удаленных аспектов новыми, чуть менее категоричными и менее нелояльными. Теми, кто не переходит на личности, не объявляет сам режим ответственным за преступления, совершаемые в том числе и против журналистов издания. То есть «Новая газета» – это такая либеральная гидрактиния в условиях, когда вроде бы сам принцип изменчивости не поощряется, но и не запрещается.

В основе типа либерализма, исповедуемого «Новой газетой», - принцип свободы слова, в его абстрактном и конкретном проявлении, с которым авторитарная власть научилась взаимодействовать. Она отводит ей безопасный для себя загон, небольшое либеральное гетто, существующее как локальная и нерадикальная ветвь фейсбука в бумажном варианте с минимальным влиянием на общество. Но достаточным для обеспечения кислородом тех, кто дышит внутри куста этими духами и туманами.

Нобелевский комитет как президент домика с уточкой

Вступив в должность в 2009, Дмитрий Медведев свое первое интервью в ранге президента дал именно главному редактору «Новой газеты» по принципу: вы никому ничего не лижете. И это был сильный ход, на фоне убийства Политковской три года назад, это стало жестом дистанцирования от Путина и его реальной и символической клиентелы. 

А у «Новой газеты» был самый лучший, праздничный период, когда позиция журналистского профессионализма вкупе с системным либерализмом могли показывать максимальные результаты. Области разрешенного и незапрещенного расширились до предела, а именно ареал незапрещенного, пусть и не вполне желательного, но возможного, дабы не ссориться с властями окончательно, и была зоной самоопределения газеты.

С тех пор минула эпоха, из президента надежд системных либералов Дмитрий Медведев превратился во владельца домика с уточкой. Пространство разрешенного и незапрещенного сузились чрезвычайно, и той же «Новой» приходится тщательно, переступая с ноги на ногу, лавировать между Сциллой жестоких кар со стороны путинского режима и Харибдой – презрения со стороны постсоветских либералов.

Если размышлять о том, что помогает конформистам (обозначение приблизительное, уточним дефиницию позднее) удерживаться на плаву в России и никогда не нести за содеянное наказание, то это - постепенность. И вообще – степенность.

Возьмем любую фигуру с сомнительной репутацией. Скажем, Павловского. Если бы ответственность за преступления (или сомнительное поведение) наступала бы вовремя, то есть тогда, когда Павловский работал на Путина первого срока (на самом деле самого важного, когда строились стропила режима и выбиралось направление для рубанка) и помогал укреплению его колючей власти, то Павловский бы не смог сегодня делать вид, что он здесь не при чем. Мол, он работал как бы на другого Путина, еще неплохого и с известными задатками, а вот когда Путин изменился, испортился, протух, он, зажав нос (чистюля!), кинулся наутек.

То есть здесь важна длительность промежутка между самим как бы преступлением и ситуацией наступившей ответственности (я не говорю, что ответственность уже наступила, даже близко нет, но она в той фазе, когда происходит кристаллизация понимания и перспективы будущих решений). 

Мир русских цитат представляет собой мультфильм – проворачиваются суставы, одна лапка поднимается, потом вторая, левая передняя, правая передняя, задние пока тормозят. Но ног не четыре, их больше, это такая гусеница, сороконожка. Все члены вроде как в движении, но все равно получается бег на месте. Потому что цитата сменяет цитату, уточняет и опровергает предыдущую, но новая цитата спешит сменить другую вроде бы о том же, но другими словами и в другом времени. И все движется, оставаясь на месте.

https://youtu.be/FYI8KfjlA4Y

В этой главке я решаю вопрос, что важнее – цифра или буква? Результаты опроса канала RTN:возможен ли мирный договор Израиля с палестинской автономией? И ответы: «да» – 9 процентов (но только с ФАТХом), «нет» – 19 (с оговоркой: пока идет война группировок в автономии), и «нет» абсолютное (с приговором: нацию террористов следует уничтожить) – 71 процент. Нация террористов - это такой изысканный эвфемизм для обозначения палестинских арабов. Если сложить откровенных нацистов (71 процент) и просто ястребов (17), то получим искомые 88%. Ничего эта цифра напоминает? Так вот я и пытаюсь найти то, что напоминает, что говорит о том же самом, помимо цифр, какими бы яркими они ни казались.

https://youtu.be/YWtDNLRafVU

https://youtu.be/y6wnpndfhuc