Один мой приятель сказал о другом: о, он стал большим патриотом. И Путина тоже любит? – спросил я с надеждой. Нет, что ты, он же не дурак, ответил приятель: Путин – обречен. Это для тех, кто в своре. Но эмигрантов не любит, тех, кто Россию ругает – тоже, Америку не любит. На церкви крестится.
В этом не было бы ничего удивительного, если бы наш приятель, как и мы – не принадлежали некогда к неофициальной нонконформистской культуре, к советскому андеграунду, ненавидели советскую власть, и были, как тогда казалось, единомышленниками.
Но затем, ближе к перестройке, это единение распалось: кто-то остался в кочегарке, кто-то сделал поэтическую или другую карьеру, используя новые возможности. Теперь бывших представителей «второй культуры» (как ее тогда называли) можно найти и среди доверенных лиц Путина, его высокопоставленных чиновников, особенно в культурном ведомстве.
Но разлад начался куда раньше.
Для меня еще в 1980-м, когда самиздатский журнал «Часы» отказался печатать мой роман, а его главный редактор, Борис Иванович Иванов глубокомысленно отметил: «Кум будет недоволен». Я был удивлен: зачем выпускать неподцензурный журнал и все равно оглядываться на цензуру? Там, кстати, был такой фрагмент: «Если взять, к примеру, меня, то я трагичен, но и комичен, ибо какой я, к чертям, еврей? "Еврей, еврей!" — кричали и шептали мне в спину на улицах. "Пошли вон, дураки!" — отвечал я. — Не ваше собачье дело! Возьмите зеркало и посмотрите! Мои еврейские признаки стерлись, как губная помада: еврейского языка никогда не знал, иудейской веры не имел, как пахнет еврейская культура, даже не представляю! Что вам надо от меня? Обложить вас трехрядным солдатским матом? Пошли к дремучей матери, милые соотечественники!" Но факт остался фактом: кто-то во второй культуре представлял себя совершенно свободным, кто-то эту свободу корректировал.
Потом была история с посадкой Славы Долинина, члена «Клуба-81»: и как выяснилось, далеко не все решились подписать письмо в его поддержку: всего-то человек двадцать, остальные предпочли осторожность.
Затем была история со сбитым южнокорейским Боингом в 1983: и в нашей нонконформистской среде нашлись люди, которые утверждали, что СССР, как суверенная держава, имеет право сбивать нарушителей своего воздушного пространства, будь это самолеты-шпионы или просто пассажирские лайнеры. То есть сторонники великодержавной России были и среди завзятых самиздатчиков. Каждый раз число людей, которых ты полагал единомышленники, съеживалось; но, конечно, подлинным Рубиконом стала именно перестройка.
Красной тряпкой оказалась успешность. Одни выпускали книги, защищали диссертации, участвовали в зарубежных конференциях, читали лекции в европейских университетах, а потом и стали работать в них. Другие, опережая Путина, предпочли считать все это деятельностью, оплаченной нашими врагами: не идеологическими, а геополитическими. Возник новый-старый рубеж – православие и патриотизм. В основном, истово православными и оголтело патриотичными становились те, кто застряли в восьмидесятых, кому не удалось (иногда по вполне субъективным обстоятельствам) конвертировать свои способности в постперестроечный статус. Или наоборот, те, кто становился чиновником и начинал жить среди нуворишей путинского призыва. Здесь русский патриотизм был само собой разумеющейся платой за проход в среду.
Последнее, что выяснилось: некоторые бывшие нонконформисты сегодня за Сталина. Нет, не в ура-патриотическом и имперском угаре, но за Сталина против Гитлера. То есть Гитлер сегодня неожиданно высветил те черты Сталина, которые стали достоинством, за которые можно воевать и умирать. Для меня это стало неожиданностью: мне казалось, что среди злодеев такого калибра дифференциация некорректна.
Но патриотизм - есть патриотизм, этот механизм, как сказал один герой в пастернаковском переводе – нам не принадлежит. Я в свое время о патриотизме написал даже книжку (http://www.mberg.net/pis_o_patr_1/), в которой утверждал, что патриотизм – это древний способ манипуляции бедными со стороны богатых и хитрых. Богатым же нужен кто-то, кто будет умирать за их, богатых, интересы. Так что это вечное.
