Бродский и поэты

В том, что Бродский ругал Евтушенко и Вознесенского, как поэтов, отнявших у него место первого советского поэта, нет ничего удивительного. Как и то, что он никогда не хвалил тех, кто составлял или только мог составить ему реальную (или только символическую) конкуренцию. Зато с очевидным удовольствием хвалил либо поэтов, безусловно, второразрядных (если не хуже), ему поэтому неопасных; либо часть своей многочисленной преданной свиты, уже восславивших его как сюзерена. У него не нашлось по-настоящему доброго слова ни для Кривулина или Шварц, ни для Стратановского или Саши Миронова, я уже не говорю о Пригове или Рубинштейне. Долго и азартно ругал Кушнера, пока ощущал его как соперника, небрежно одарил неточной похвалой, когда соперник отчетливо сдулся. И в этом не было бы противоречия, будь сам Бродский поэтом ничтожно высокомерным и обидно неудачливым, разминувшимся с эпохой, оттого закомплексованным и нечутким. А он, действительно был удушливо высокомерен и закомплексован, даже после нобелевки, продолжая иллюзорную войну с ненасытными конкурентами; но, конечно, просодически, интонационно, биографически состоялся, как последний большой поэт ушедшего на покой русского литературоцентризма. Не его, конечно, вина, что дверь захлопнулась сразу за ним, но и заслуга не так велика: в любой очереди есть первый и последний. Воинские же ранги в поэзии вещь вполне относительная, хотя поэты, несостоявшиеся воины, любят регалии с детской непосредственностью. Простительной?